АЛТУНИН Евгений Никифорович (1930 — 2013)

Евгений Никифорович Алтунин родился 10 ноября 1930 года в Павлодарской области, в 1953-ем окончил Грозненский нефтяной институт по специальности горный инженер. Работал на нефтепромыслах Саратовской области. В середине 60-ых годов приехал в Тюмень. С 1966 по1974 гг. занимал пост начальника Главного Тюменского производственного управления по добыче газа в Западной Сибири; в 1974–1978 гг. был начальником Всесоюзного промышленного объединения по добыче газа в Тюменской области; в 1978–1985 гг. секретарём Тюменского обкома КПСС; в 1985–1991 гг. — председателем Междуведомственной территориальной комиссии по вопросам развития Западно-Сибирского нефтегазового комплекса при Госплане СССР.

За этими сухими строками официальной биографии скрыта целая жизнь, полная открытий и преодолений. Под руководством Евгения Алтунина поданы первые кубометры газа в газопровод Игрим-Серов, впервые в условиях Севера комплексно автоматизированы Пунгинский, Игримский, Похромской газопромыслы, газопромыслы Медвежьего месторождения. Организовано бесперебойное газоснабжение предприятий Норильского комплекса, Кузбасса, Якутии, Урала, центра и запада страны.

Его опыт интересовал многих, а он не раз рассказывал о своём непростом жизненном пути:

— После войны специалистов не хватало и молодёжь росла быстро. «Холодным летом» 1953-го я окончил нефтяной институт в Грозном, а уже 1 апреля 1954-го меня назначили начальником нефтяного промысла в Саратове. Когда чувствуешь перспективу, занимаешься порученным делом с особым удовольствием и полной отдачей. И когда в начале 1966-го Михаил Сидоренко, заместитель министра газовой промышленности СССР, предложил мне поехать в Тюмень главным инженером нового газодобывающего управления, согласился не раздумывая.

— Впервые я приехал в Тюмень в июне 1966-го, в Англии как раз шёл чемпионат мира по футболу. А тут обычный захолустный город, неухоженный и очень грязный. Но, если Саратов был голодным городом, здесь мы поразились обилию продуктов на прилавках. А какая рыба имелась: осетр, муксун, нельма, стерлядь…

Недели три летали на Ли-2 с товарищами из Министерства газовой промышленности СССР, Ленгазпроекта, Донецкого и Саратовского проектных институтов в сопровождении секретаря Тюменского обкома КПСС Евгения Огороднова. Побывали в Среднем Приобье, Салехарде, Тарко-Сале, Тазовском. Незадолго до нашего визита на Заполярном месторождении геологи получили фонтан — 3 миллиона кубов газа в сутки! Понял, работа предстоит серьёзная — наскоком тюменский газ не возьмёшь.

По возвращении из Тюмени меня ждала «увольнительная», которую подписал Сабит Оруджев, будущий министр газовой промышленности СССР, а тогда первый зам министра нефтяного. Прибываю с проектом приказа о назначении к газовому министру. Алексей Кортунов и говорит: «Главного инженера тюменцам нашли, а начальника-то нет. Так на кой тебе туда инженером ехать — опыта, что ли, не хватает? Поезжай в Тюмень начальником!» Так летом 1966-го я и приехал на место будущей работы, имея лишь бумагу о назначении главой не существующего Тюменьгазпрома. В Тюмени уже работала Главтюменьгеология, возглавляемая Юрием Эрвье. Виктор Муравленко занимался организацией Главтюменнефтегаза, а Алексей Барсуков — Главтюменнефтегазстроя. Вот и я начал создавать управление по добыче газа. Снял под контору несколько комнат в гостинице «Заря», начал подбирать людей из Саратова, Краснодара, Ставрополя, Украины. Борис Щербина, первый секретарь Тюменского обкома КПСС, переселил нас в двухэтажный деревянный «офис» облпотребсоюза, помог с жильём. Виктор Муравленко передал мне «Игримгаз», который находился в составе Главтюменнефтегаза. На Пунгинском месторождении пробурили уже с десяток скважин, строили газопровод до Серова. Когда пускали его, как всегда, торопились, опрессовали трубу на речных переходах вместе с водой. Вроде бы ничего страшного — газ выдавит. Но газ был жирный, и его предварительно охлаждали до минус 40–50 градусов, чтобы он без проблем, не выделяя гидраты, мог добраться до конечного потребителя. Этот охлаждённый газ загнали в трубу, а там вода. Закупорили газопровод льдом на километр — неделю прогревали. Зато потом умнее стали.

— Брались за всё с ходу и сразу. В кооперации со смежниками вели разведку, строили промыслы с городами, тянули газопроводы. Сроки — жесточайшие. А как тянуть газопроводы — неясно, стратегию только вырабатывали. Варианты возникли разные, вплоть до фантастических. Одни на полном серьезе предлагали построить метро-туннель от Медвежьего до Москвы в зоне вечной мерзлоты на глубине ста метров (!). Другие ратовали за то, чтобы доставлять газ с помощью дирижабля, берущего на подвеску несколько емкостей по 10–15 тысяч кубометров газа и транспортировать по воздуху. Заговорили и о газопроводах диаметром 1400–2000 миллиметров. Заместитель министра газовой промышленности СССР Юрий Боксерман, курировавший новые технологии, предлагал строить нити газопроводов «Северное сияние» с заполярных месторождений по коридору Салехард — Воркута — Ухта, а затем их разветвлять на Ленинград, Белоруссию, Москву, Поволжье… в обход Урала.

Мы предложили южный вариант: систему газопроводов на Нижний Тагил, Пермь, Горький, Москву. Во-первых, уже имелся газопровод до Пунги. Мы вели его до Похромского месторождения, оставалось 500–600 километров до Медвежьего. Во-вторых, максимально избегали жёсткой мерзлоты. И, в-третьих, на таком близком «плече» — до тысячи километров — выходили к серьёзному потребителю газа на Урале. В случае северного варианта самый ближний потребитель находился лишь в Череповце.

Окончательное решение приняли зимой 1969-го на совещании в Надыме. Ситуацию в нашу пользу переломил Алексей Косыгин, председатель Совета министров СССР. Там же рассматривали вопросы освоения Медвежьего, к обустройству которого мы только подступались.

С нуля проектировали обустройство крупнейших месторождений. Необходимо было подать электроэнергию, подвести дороги. Темпы были действительно запредельные. Занимались проектированием освоения крупных месторождений газа — Медвежьего, Уренгоя, Вынгапура, Ямбурга. Искали принципиально новые методы бурения эксплуатационных скважин в зоне вечной мерзлоты, добычи и транспортировки газа на дальние расстояния. Производительность каждой скважины в сутки доходила до трех миллионов кубометров, а установок комплексной подготовки газа (УКПГ), этих современных заводов в тундре, — от 8 до 15 миллиардов газа в год (!).

Для доставки грузов на Медвежье мы одними из первых в регионе применили большегрузные «Антеи». Самолет разрабатывался по спецзаказу геологов и газовиков. Под Салехардом построили ледовый аэродром, способный их принимать. Подумывали о железной дороге от Лабытнанги через Обь до Надыма, но духу реализовать задуманное не хватило. Моргнуть не успели, как в 1972-м, вскоре после пуска Медвежьего, Тюмень стала главным газодобывающим центром Союза.

За досрочный вывод Медвежьего месторождения нам, группе газовиков, в 1978 году присудили Государственную премию СССР.

— Обком партии тогда приглашал в аппарат специалистов — геологов, нефтяников и газовиков. Вот и мне объяснили, что буду заниматься своим делом, только всем Западно-Сибирским топливно-энергетическим комплексом: нефтью, газом, геологией, энергетикой, строительством, утилизацией попутного нефтяного газа, переработкой… В обком два раза тоже не приглашали. Тем более что все назначения по партийной или хозяйственной линии шли через Центральный Комитет. Там был большущий отдел кадров, который отслеживал путь каждого человека — от пелёнок и до верха. Сейчас такой службы в стране нет, и в этом наша беда. Кадры надо готовить и лелеять. Кадры — основа экономики любой страны. Тогда был самый разворот событий. Поднимались газоперерабатывающие заводы, Тобольский НХК. Железная дорога от Сургута пошла на Нижневартовск и Уренгой. Возводились северные города. Приходилось оперативно решать то и дело возникающие проблемы. В обкоме на мне замыкались все хозяйственные дела региона, много летал по Северу. Это были без преувеличения героические времена, хотя их почему-то и окрестили периодом застоя.